Спустя десятилетия после окончания войны, прогуливаясь со мной, 12-летним ребенком, по киевскому парку, дедушка признавался, что лучшим периодом в его жизни была война: во время войны была надежда, что, когда она закончится, все изменится. В особенности это чувство надежды укоренилось в нем после вступления в войну союзнических войск, когда Советский Союз объединился с цивилизованным миром для борьбы против нацистского монстра. Я с точностью могу утверждать, что он не стал бы участвовать в параде Победы, пестрящем георгиевскими ленточками, с помощью которых нынешний российский режим присваивает себе индульгенцию на захватническую политику, объявляя себя наследником СССР, а отсюда и титулованным борцом с нацизмом. И не только по той причине, что он не хотел бы служить пропагандистским рупором, но также и потому, что он счел бы себя оскорбленным, если бы его назвали «защитником СССР».
В июне 2012-го года в израильском городе Нетания был открыт мемориальный комплекс в память о победе Красной армии над нацистской Германией. В церемонии открытия мемориала приняли участие президенты России и Израиля, а также министры иностранных дел обоих государств. Лейтмотив речей, звучавших на этой церемонии, был таков: главная заслуга в деле освобождения мира от нацистского ига принадлежит Советскому Союзу и советским людям. А поскольку среди них подавляющее большинство составляли русские, то именно Россия является прямой преемницей СССР и наследницей титула главного ниспровергателя нацизма. Как заявил тогдашний президент Израиля Шимон Перес, «львиная доля боев пришлась на русский народ», «восемьдесят процентов погибших в этой войне погибли в боях за Советский Союз», а значит, «Россия внесла решающий вклад в победу в этой войне», и за это ей «спасибо от всего сердца!». Учитывая ситуацию в Украине и возобновившуюся вследствие этого конфронтацию между Россией и Западом, навряд ли нынешний президент Израиля Руби Ривлин стал бы столь явно солидаризироваться с российским пропагандистским нарративом. Подтверждение тому – его отказ принимать участие в предстоящем параде Победы на Красной площади. Но поскольку этот нарратив разделяется очень многими людьми, как в Израиле, так и по всему миру, не говоря уже о самой России, то стоило бы внести ясность по поводу того, что празднуется 9-го мая и что означает эта дата.
Наилучший способ очистить то или иное событие от пропагандистской шелухи – это поставить себя на место стороннего наблюдателя, обладающего всей информацией, но ни прямо, ни косвенно не вовлеченного в это событие, а потому лишенного стереотипов и предрассудков и способного дать беспристрастную оценку происходящему. Пару недель назад российская служба BBC опубликовала фейковый список стран, главы которых якобы подтвердили свой визит в Москву для участия в параде Победы. В этом списке, подхваченном многочисленными СМИ, преобладали африканские государства, не имеющие, разумеется, никакого отношения к предмету торжества. И хотя список вымышленный, он, тем не менее, предоставляет замечательную возможность для вышеупомянутого мыслительного эксперимента. А потому предположим, что высокопоставленные представители африканского континента и в самом деле собрались в Москве 9-го мая, дабы выразить свою солидарность с действующим российским режимом.
Возьмем, к примеру, короля южноафриканского анклава Лесото. Как бы вы объяснили ему разницу между празднованием годовщины битвы при Изандлване (первая и единственная победа зулусов над английскими колонистами) и празднованием победы СССР над нацистской Германией? В случае Изандлваны все предельно ясно – местное население одержало победу над иноземными захватчиками. Однако 9-е мая – день взятия Берлина, а не освобождения Сталинграда или других захваченных территорий. Предположим, Его Высочество проявил бы заинтересованность относительно исторических обстоятельств Великой Победы. Он бы выяснил, что до войны различные народы были объединены под сенью советского режима отнюдь не на добровольных началах, что до июня 1941-го года СССР и нацистская Германия были фактически союзниками, совместно захватившими и разделившими между собой Польшу, что в 1940-м советские войска вторглись в Прибалтику, а также пытались оккупировать Финляндию, что по окончании войны советская держава подмяла под себя страны Восточной Европы, установив там марионеточные диктаторские режимы, и затем самым жестоким образом подавляла любые попытки сопротивления. Он бы, вероятно, счел, что мероприятие, которое он почтил своим присутствием, аналогично празднованию победы англичан над бурами, именуемой при этом освобождением зулусского населения от бурского колониального ига. А если мы прибегнем к утверждению, что нацистский режим, в отличие от советского, был люто кровавым и практиковал систематическое уничтожение людей, то наш друг из Лесото, опять же, впадет в недоумение при ознакомлении с имеющейся статистикой жертв обоих режимов. Так, например, согласно данным организации «Мемориал», до 1953-го года 4,5 — 4,8 млн. человек были осуждены по политическим мотивам, из них расстреляны примерно 1,1 млн., а остальные попали в ГУЛАГ. А были еще миллионы погибших от голода и подвергшихся депортации, сотни тысяч репрессированных на основе различных постановлений, а также почти 20 тысяч жертв так называемых «трудовых указов», изданных в 1940-м году. И это далеко не самые высокие цифры из всех приводимых историками.
И все же, День Победы – это великая дата. И если бы мне пришлось объяснять, в чем заключается ее значимость, то я бы изложил историю своего дедушки – Семена Григорьевича Брискера.
Этот человек с самого начала знал цену советской власти. Он родился в семье известного петербургского адвоката, которому пришлось бежать в Киев, спасаясь от большевистских репрессий. Однако умер отец очень рано, и Семен, будучи на тот момент шестнадцатилетним парнем, остался с матерью, сестрой и младшим братом в качестве единственного кормильца. А затем наступили тридцатые годы – время, когда в Украине царил тотальный голод и люди просыпались по ночам от стука колес телег, вывозивших из города трупы умерших. Этот зловещий стук он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Свое отношение к советскому режиму он не особо скрывал, и то, что он выжил, можно объяснить лишь одним – невероятным везением. Его вопиющая неосторожность может быть проиллюстрирована историей, которую я часто слышал от своей бабушки. В первый же день ее знакомства с Семеном она отправилась вместе с ним смотреть фильм под названием «Поэт и царь» о Пушкине и самодержце. Когда они выходили из кинотеатра, юная бабушка принялась возмущаться тем, как тяжело приходилось поэту в те времена. В ответ ее спутник воскликнул: «Да разве это тиран?! Вот сейчас на троне сидит самый настоящий тиран, подонок и убийца». Когда она вернулась домой и рассказала о произошедшем своему отцу, тот испуганно произнес: «Тамара, беги от него подальше». К счастью, она не сбежала. По иронии судьбы именно младшему брату моего дедушки, Борису Брискеру, гораздо более осмотрительному и сдержанному, выпала доля быть репрессированным. В 1937-м году он был арестован и расстрелян как троцкист только потому, что работал в организации, директор которой был обвинен в троцкизме.
Когда началась война между СССР и Германией, мой дедушка сразу же ушел на фронт, хотя, будучи высококлассным инженером-строителем, мог получить бронь. На фронте он был сапером, и, опять же, ему посчастливилось выжить, хотя шанс на это был мизерным, ведь, как известно, среди саперов раненых не бывает, и ошибаются они только один раз. По сей день в Орше и в Курске стоят дома, к которым прибита табличка: «Этот дом разминировал старший лейтенант Семен Брискер». Он прошел всю войну, принимал непосредственное участие в штурме Берлина, и верил, что когда смолкнут орудия, мир станет совсем другим – открытым и свободным. Однако в последние дни войны с ним произошла забавная история, которая наглядно продемонстрировала беспочвенность этой веры.
Хотя солдат и офицеров в советской армии строжайшим образом предостерегали против любых контактов с представителями союзнических войск, избежать таких контактов, разумеется, было невозможно. А поскольку мой дедушка был очень открытым и общительным человеком, да еще и неплохо владеющим английским, то его встреча с американскими солдатами не могла не вылиться в бурное застолье. И вот, в какой-то момент, будучи уже весьма нетрезвыми, американцы предложили своему новому другу Сэму съездить в Париж, на что Сэм с радостью согласился. Они сели в американский джип и тронулись в путь, намереваясь прогуляться по ночному Парижу. Естественно, первый же советский патруль снял с джипа старшего лейтенанта Семена Брискера, и то ли в силу уже неоднократно упомянутого здесь везения, то ли в силу того, что саперы в Германии все еще нужны были позарез, он отделался гауптвахтой. Но свою давнюю мечту побывать в Париже он так и не реализовал.
Спустя десятилетия после окончания войны, прогуливаясь со мной, 12-летним ребенком, по киевскому парку, дедушка признавался, что лучшим периодом в его жизни была война. Я недоумевал: «как же так, неужели именно война, со всеми ее ужасами?!». Он отвечал, что да, она самая, так как во время войны была надежда, что, когда она закончится, все изменится. В особенности это чувство надежды укоренилось в нем после вступления в войну союзнических войск, когда Советский Союз объединился с цивилизованным миром для борьбы против нацистского монстра. Ему казалось, что благодаря этому монструозность советского режима сойдет на нет и страна, в которой он живет, радикально преобразится. Его неудавшаяся поездка в Париж по окончании войны символизировала крушение этой надежды. И хотя он участвовал в парадах Победы, словосочетание «Великая Отечественная война» никоим образом не отвечало его мироощущению, так как означало оно, что воевал он во имя сохранения советской империи, а не защищал от нацистского нашествия своих близких и друзей, свой дом, свой город, свою страну. Идеальным форматом празднования победы было для него то, что на сегодняшний день практикуется в виде ежегодных встреч на Эльбе советских и американских ветеранов войны. А точнее, даже не советских или американских, а просто людей из различных стран, совместно боровшихся за избавление мира от нацизма.
Однако не только объединение сил с союзническими войсками давало основание для подобного рода надежд. Несмотря на понимание чудовищной сущности советского режима, мой дедушка всегда сознавал, что между двумя режимами – советским и нацистским – существует глубочайшее различие, и выражается оно не в масштабах репрессий или захватнических поползновений, а в соотношении между декларируемыми целями и реальным положением вещей. Обратимся к помощи уже упоминавшегося ранее венценосного друга из Лесото, исходя из предположения (возможно, необоснованного), что он имеет весьма смутное представление об обсуждаемых режимах. Если бы он взялся смоделировать в своем воображении коммунистическое общественное устройство исключительно на основе прочтения классических трудов Маркса и Энгельса, то результат был бы разительно далек от того, что в действительности представлял собой Советский Союз. Нацистский же режим, напротив, представлял собой точный слепок идей Гитлера, Розенберга, Хьюстона Стюарта Чемберлена и других теоретиков нацизма, выполненный со скрупулезной, поистине бюрократической тщательностью. Вероятно, именно по этой причине сталинские репрессии осуществлялись, как правило, в атмосфере полнейшей секретности, и количество репрессированных до сих пор проблематично установить даже приблизительно. Люди попросту исчезали, а родственники на протяжении многих лет ничего не могли узнать о постигшей их судьбе. В противовес этому нацистские репрессии осуществлялись совершенно открыто с соблюдением всех юридических процедур и были тщательно документированы, так как палачи твердо знали, что действуют в соответствии с буквой закона и правящей идеологией.
При всей, мягко говоря, неоднозначности происходящего сегодня в Украине, надо сказать, что это различие тамошние власти уловили весьма точно, проведя закон о денацификации и декоммунизации Украины (все, что касается чрезвычайно сомнительной канонизации украинского национализма в лице УПА, я в данном случае выношу за скобки). Вопреки общераспространенному заблуждению, проистекающему, вероятно, из названия самого закона, на одну доску ставятся исключительно режимы, но ни в коем случае не идеи, поднимаемые ими на щит. Оговаривается, что за распространение нацистской литературы человеку грозит реальный срок, но при этом никого не будут преследовать за распространение трудов Маркса или Энгельса. Запрещено проповедовать расово-евгенические идеи, но можно беспрепятственно отстаивать принципы классовой борьбы и обобществления собственности, до тех пор, разумеется, пока вы не ратуете за воссоздание советской империи и не используете связанную с ней символику. Что же касается Дня Победы, то он станет «Днем победы над нацизмом во Второй мировой войне». И хотя мой дедушка не считал эффективными любого рода запреты, вряд ли у него возникло бы принципиальное несогласие с подобного рода законодательной мыслью. При этом я с точностью могу утверждать, что он не стал бы участвовать в параде Победы, пестрящем георгиевскими ленточками, с помощью которых нынешний российский режим присваивает себе индульгенцию на захватническую политику, объявляя себя наследником СССР, а отсюда и титулованным борцом с нацизмом. И не только по той причине, что он не хотел бы служить пропагандистским рупором, но также и потому, что он счел бы себя оскорбленным, если бы его назвали «защитником СССР».
Полагаю, что ему бы очень хотелось дожить до того дня, когда празднование победы над нацизмом объединило бы людей или потомков людей из любых стран и любых национальностей, воевавших против этой не только государственно-аппаратной, но и идейной чумы. А упоминание советского режима в качестве олицетворения сил добра и победителя нацизма стало бы столь же неуместным, как призывы к возрождению инквизиции во время богослужения в Ватикане.
Михаил Урицкий