Двадцать лет назад стремительно приближалась к кровавой развязке самое драматическое, пожалуй, противостояние в отечественной постсоветской истории. Конфликт, который формальным языком можно было описать как противостояние двух ветвей власти, стал центральной точкой раскола общества. Противоречия между разнонаправленными тенденциями оказались столь остры, что поставить точку в дискуссии смогли только танки.
Оглядываясь назад, можно смело констатировать, что именно в трагические дни октября 1993 года окончательно закреплялась новая российская реальность, в которой мы все живем сегодня. С тех пор прошла целая эпоха, за которую успело вырасти и сформироваться уже целое поколение, знающее, что такое «власть советов», «талоны на продукты» и графа «национальность» в паспорте только из фильмов, книг и рассказов.
Не только структура органов политической власти – менталитет нашего общества, историческая судьба всей страны решалась в эти дни.
Конфликт между Борисом Ельциным и Верховным советом, выполнявшим функции российского парламента, был затяжным. Первый президент России пытался с применением скорее политической воли, чем рационального расчета, довольно авторитарно проводить либеральные политические и экономические реформы. Депутаты Верховного совета занимали в массе своей значительно более консервативную позицию и саботировали реформы. По городам проходили массовые митинги сторонников восстановления Советского Союза, нередко заканчивавшиеся столкновениями с милицией. На эту публику все в большей степени опирался депутатский корпус. Но постсоветская реальность менялась стремительно и драматично.
В «горячую» фазу конфликт между президентом и Верховным советом вошел 21 сентября 1993 года, когда Борис Ельцин издал знаменитый Приказ № 1400, которым распустил парламент. Депутаты отказались считать Верховный совет распущенным и низложили президента. Александр Руцкой, ставший главой страны по версии парламента, назначал «силовых» министров и воспринимал себя, похоже, вполне серьезно.
Со стороны это выглядело скорее забавно. Происходившее будоражило любопытство активно интересующейся политикой публики. Коридоры и подъезды Дома советов заполняли помятые жизнью коммунисты и наивные анархисты, ряженые казаки и дисциплинированные нацисты, опытные боевики и безусые юноши, циничные функционеры и искренние романтики.
В моем архиве политических изданий и листовок 1990-х годов – немало собранных возле Белого дома в первые дни противостояния, когда блокада здания еще не была сплошной. На карикатурах тех дней мускулистые руки условных «рабочих» подчеркнуто «славянской» внешностью уверенно расправляются с крысоподобными «демократами». Иллюстраторы «Дер штюрмера» оценили бы графические способности своих российских духовных наследников: защитникам Белого дома, с точки зрения красно-коричневых карикатуристов, противостояли горбоносые уродливые карлики с курчавыми волосами и маленькими кривыми ножками. В репликах подобных персонажей принято было писать букву «г» вместо буквы «р», а между собой они обсуждали исключительно планы по уничтожению России. Фигуры ненавистных «дерьмократов» и стереотипных «сионистов» в этих газетах сливались, формируя нечто совершенно аналогичное «жидобольшевикам» классической нацистской пропаганды.
Ничего, сейчас этому придет конец – уверяли нас суровые и уверенные лица разрисованных свастиками-коловратами блондинов с плакатов баркашовцев. «Наступает Эра Водолея – Эра России!», гласила надпись на асфальте возле нелепой баррикады, в которую был воткнут флаг с кельтским крестом. Все это было бы смешно, однако на самом деле события стремительно развивались в сторону трагедии, а не фарса. Вскидывающие правую руку в нацистском приветствии чернорубашечники со свастиками на рукавах и казаки «асфальтовых» войск в папахах и с ногайками могли бы быть ряжеными на маскараде дурного вкуса – если бы в руках у них не было вполне реального боевого оружия.
Ситуация скатывалась к неизбежной кровавой развязке. Спустя три дня после роспуска Верховного совета полоумный «советский офицер» и антисемит Станислав Терехов предпринял совершенно бессмысленную попытку штурма здания штаба Объединенных вооруженных сил СНГ, закончившуюся человеческими жертвами. На подступах к Белому дому ОМОНовцы неоправданно жестоко разгоняли группы граждан, пытавшихся пройти к заблокированному Дому советов, избивали стариков. Было похоже, что пружину противостояния сознательно сдавливали, пока она не сорвется.
3 октября она сорвалась. В какой-то момент казалось, что озверевшую толпу, втаптывающую в асфальт нелепых человечков с жестяными щитами, уже ничто не остановит. Она захлестнет Москву, Россию, затопит весь мир. От грузовиков с красными флагами на кабинах, в кузова которых, уверенно улыбаясь и помогая друг другу, залезали люди в камуфляжах и джинсовках, со свастиками и имперским романовским черно-злато-белым триколором, потрясая дубинами и автоматами, веяло бунинскими «Окаянными днями». На мэрию! На Останкино! На Кремль! Веселая жестокость, простая и грубая, ошалевшая от привкуса близкой победы бесшабашность, разрушительная и бессмысленная ненависть – такими чувствами дышала толпа «защитников Белого дома» днем 3-го октября.
С другой стороны – собирающиеся вечером к зданию Моссовета по призыву Егора Гайдара на защиту «демократии и свободы» сторонники реформ, открытого рынка, либерального общества. У них не было оружия, но была решимость – отстоять свободу.
Среди готовых умереть за Россию в эту тревожную ночь было немало евреев, как и возле Дома советов в августе 1991 года. Не все помнят, что один из трех юношей, задавленных танками в дни путча, был евреем. Через два года ситуация изменилась: баррикады вокруг Белого дома возводили люди со свастиками на рукавах, а либерально настроенная интеллигенция возводила еще более наивные баррикады на Тверской.
Противостояние двадцатилетней давности неизбежно было знаковым, символически важным для российских евреев и еврейской общины.
После наступивший на следующей день кровавой развязки, красно-коричневые винили в своем поражении сионистов. Леденящие кровь легенды о зверствах «боевиков-бейтаровцев», о «ритуальных убийствах» задержанных после сдачи Белого дома его защитников годами потом перепечатывались из газеты в газету. В различных «расследованиях» и «документальных публикациях» назывались конкретные подразделения израильского спецназа, якобы принимавшие участие в убийствах мирных демонстрантов, а также стрелявшие по сотрудникам правоохранительных органов в провокационных целях, чтобы спровоцировать их на огонь по «восставшему народу». Участие еврейских боевиков в подавлении мятежа позволяло его идеологам относительно логично объяснить парадокс: почему на сторону «восставшего народа» не перешла самая патриотическая часть общества – армия? «Жидовским кровавым пиром» называл поражение красно-коричневых депутат разогнанного парламента (возглавлявший Комитет по международным делам).
Но на самом деле, конечно, не только в силу антисемитской паранойи многих участников противостояния с «той» стороны стоит сегодня вспомнить о «черном октябре».
События 3-4 октября 1993 года отделяют две разных реальности, две разных страны, два разных общества: до и после.
Самые мрачные призраки прошлого, воплотившиеся в гротескном симбиозе красно-коричневых, были развеяны по ветру вместе с черным дымом, поднимавшимся над Домом советов. Но, как это часто бывает, нельзя победить дракона, не отрастив клыков длиннее и не став еще более коварным и жестоким. Армия под контролем «путчистов» в августе 1991 года капитулировала перед мирным карнавальным протестом (воспринимавшимся тогда его участниками, впрочем, довольно серьезно, чтобы не сказать пафосно). Новорожденная демократия утверждала свое право на жизнь каждой пулей, выпускаемой спецназовцем в «Останкино» по разбегающейся от вестибюля телецентра испуганной толпе, не ожидавшей столь бескомпромиссного отпора, с каждой танковой «болванкой», врезающейся в здание, ставшее двумя годами ранее символом всенародного воодушевления и надежды на свободу и открытость.
Российская демократия утвердилась не в ходе парламентских дебатов, а в ходе разгона и расстрела структуры со смешным и архаичным названием, бывшей на тот момент, тем не менее, высшим органом законодательной власти. Парадоксально, но иначе быть не могло: победивший Дом советов поставил бы точку в коротком российском демократическом эксперименте. Но надо ли удивляться, что парламент, родившийся в рамках происходившей подобным образом конституционной реформы, довольно быстро перестал быть местом для дискуссий.
Возможно ли было полноценное возрождение еврейской общины России во всем ее богатстве и разнообразии, которое мы имеем сегодня, если бы в 1993 году победили другие – любители «коловратов» и размашистых движений правых рук, готовые в любом оппоненте видеть «жида», а в оказывающем сопротивление противнике – «бейтаровца» или «израильского спецназовца»? Слава Богу, это риторический вопрос. Однако травматический опыт становления новой российской государственности не мог не отразиться и на особенностях формирования нашей возрожденной общины.
Впрочем, нет смысла увлекаться спекуляциями в сослагательном наклонении. Двадцать лет назад история России могла пойти совсем в другом русле. Могла – но не пошла. Наша страна стала тем, чем она стала, и мы прожили эти двадцать лет вместе с ней.
Вячеслав Лихачев специально для сайта РЕК