Посетив львовский фестиваль, госпожа Холланд оказала городу особую честь: ведь многим более масштабным кинофорумам, в том числе у себя на родине в Польше она отказала. Любопытно, что все претензии (а они со стороны публики все же были) по поводу «антиукраинского» посыла картины легко могут быть оспорены самим происхождением госпожи Холланд: она родилась в Польше сразу после войны в семье украинки и еврея. Ученица Вайды и Милоша Формана, Холланд, чье имя прочно ассоциируется со знаменитой «польской школой», всегда ощущала и свои славянские, и еврейские корни. Возможно, магия изображения и особая славянская, «трансильванская» метафизика досталась ей от матери, от отца же, погибшего на допросе в Службе безопасности (польском аналоге КГБ), — взыскующая, глубинная одухотворенность, отличающая все ее картины.

После просмотра картины режиссера буквально засыпали вопросами: то, что действие фильма происходило именно здесь (сам кинотеатр стоит чуть ли не на том же самом месте, под которым несчастные целый год жили посреди зловония городской канализации), придавало этому обычному «мероприятию», рутинной «встрече со зрителями», исторический, иначе не скажешь, смысл. Можно сказать, даже – «над-смысл»: госпожа Холланд, в частности, говорила о том, что Зло необоримо, что оно постоянно начеку, и что эта, рассказанная ею история, — одна из многих, ибо человечество ничему не учится.

— Да, существует такое мнение: дескать, о Холокосте уже столько сказано, что и добавить нечего. Однако главное — то, что волнует меня сегодня и волновало всегда, – так и остается тайной за семью печатями. Это вопрос краеугольный: свидетельствует ли произошедшее о темном нутре человека, как такового, или это временное помутнение разума. И, таким образом, есть ли у человечества будущее, может ли человек соответствовать своему нравственному предназначению или все-таки не может? Кроме того, меня волновала проблема амбивалентности, двойственности человека. Скажем, наш герой, Леопольд Соха, — самый обычный мелкий жулик, мечтающий поначалу нагреть руки на горе людей. Он и вор, и отчасти антисемит, и стяжатель, короче говоря — существо совершенно заурядное. Но если вначале он помогает евреям ради выгоды, то потом же, проникнувшись к ним состраданием, – совершенно бескорыстно, отрывая от себя кусок хлеба... Человеческая природа вообще вещь непознаваемая, и в ситуациях экзистенциальных, жизненно важного выбора даже мелкий человек, как это ни парадоксально, может проявить величие. Как это и случилось с Сохой.

— Да, человек многогранен, неожиданен: порой случаются вещи самые неординарные – как с этим Сохой. Кроме того, у него с его подопечными тоже непростые отношения складываются. Сценарий как раз привлек меня еще этим: евреи – жертвы, люди, обреченные жить в канализации – показаны далеко не ангелами, а живыми людьми со своими недостатками... Вот и мне не хотелось делать их нематериальными, сотканными из одного лишь страдания, людьми, возвышенными и жертвенными. В общем, не хотелось сентиментальности, что могло бы спрямить историю, сделать ее более плоской...

— В том-то и дело. Этот Соха, возможно, и не любит их в общепринятом смысле этого слова, а просто помогает, повинуясь таинственному инстинкту природного благородства, о существовании которого раньше и сам не подозревал.

— Интересно, не боялись ли вы снимать практически в полной темноте, что создает и дополнительные технические трудности, и, как это ни странно, моральные? Все фильмы, снятые в подземелье, в символическом аду всегда очень трудны для восприятия. 

— Наоборот: то, что мне предстояло спуститься в этот ад, в зловоние и мрак, очень вдохновляло.

— Хотелось, чтобы зрители на чувственном уровне поняли, каково это – провести больше года в канализации, в тесноте, в настоящем аду, в кошмаре страха, ожидания смерти и чисто бытовых трудностей. Для нас, правда, это тоже создавало дополнительные трудности: мне не хотелось, чтобы канализация выглядела театрально, как специальная декорация, к тому же я понимала, что актеры, играя при ярком свете, могут перестать чувствовать ужас ситуации. Ведь в этом случае их игра была бы не такой натуральной, пролезла бы фальшь. Пришлось выкручиваться при помощи специальных камер: современные технологии позволяют это сделать.  
— Излишне, наверное, напоминать классический фильм Анджея Вайды «Канал», давно вошедший во все мировые учебники. (Молодым читателям нелишне напомнить, что действие этой картины, повествующей о героях Варшавского восстания, пытающихся покинуть город через канализационные люки, тоже происходит почти в кромешной тьме.) Вдохновлялись ли вы примером Вайды? 
— Одно могу сказать – Вайда мой фильм посмотрел, одобрил его и даже сказал, что, мол, «В темноте» лучше «Канала». Что, разумеется, не соответствует истине, хотя слышать такое приятно. Вообще, мнение Вайды для меня значит очень много: он мой учитель, в Польше я работала в составе его съемочной группы, потом он даже был продюсером моих картин. Он для меня – как бы критерий истины, понимания кино, жизни, искусства, каких-то потаенных вещей.
— Универсальный режиссер, поднявший сиюминутное до вечного? Можно так сказать?
— Разумеется. При этом Вайда – гуманист, человек прошлого столетия, когда гуманизм был еще «в моде».

— Казалось бы, с поражением нацизма должен был исчезнуть и антисемитизм, а с падением тоталитарных режимов прекратятся и кошмары, порожденные ими. Однако это не так: недавние события в Руанде и в бывшей Югославии показали, что вирус Зла вечен и время от времени дает о себе знать чудовищными преступлениями.

— Это верно: вирус зла повсеместен, а не только спущен откуда-то «сверху». В этом вся проблема. С другой стороны, как бы ни был силен заговор Зла, человек – и это доказано многими невероятными историями спасения и выживания во время Холокоста – может одолеть многое. Это почти фантастическая сила, благодаря которой некоторые выжили, несмотря на последовательность и своеобразную «аккуратность», свойственную немцам, всегда выполняющим приказы дотошно и с усердием.

— Да, это огромное упущение: в массовом сознании закрепился образ тотального предательства, и таких людей, как Ирена Сендлер, спасавшей младенцев, что едва не стоило ей жизни, таких, как Генрик Славик, сделавший больше, чем сам Рауль Валленберг, широкая публика не знает. Как ни странно, этой темой больше всего интересуются американцы, хотя их это мало коснулось. Даже если они это делают китчево – как в сериале «Холокост» – это важно в качестве напоминания и исторической памяти в принципе.

— Одно могу сказать: мы делали свой фильм честно, без поддавков и конъюнктуры. Я даже не думала, что его будет ожидать такой успех в Польше, где у кинотеатров выстраивались очереди. При том, что мы избежали, как мне кажется, сентиментальности и делали объективную картину. Я надеюсь, что наш фильм получит эту награду, которая, с одной стороны, могла бы увенчать все наши титанические усилия, а с другой – возбудить интерес к этому фильму. В этом случае его посмотрит большее количество народа, и в том числе те молодые, которые, возможно, даже слова такого – Холокост – не слышали. 

21.09.2012 

Беседовала Диляра Тасбулатова