Читальный зал

Соломон Якоби . Фото с сайта migdal.ru

Вопросы и ответы

«В начале 1960-х бытовал анекдот об умении Никиты Сергеевича Хрущева выращивать хлеб: “Посеял на Целине, собрал в Канаде”. Одесса в чем-то это напоминает: сеяли здесь, проросли там. Теперь ищут место, где были посеяны. Тянутся из далекого далека, не только из Канады, США, Израиля, Европы, но даже из Австралии.
Придя в Одесский литературный музей, Биньямин Филипп сообщил удивительную вещь: «Мой дедушка Соломон Якоби занимался здесь организацией отрядов самообороны вместе с Владимиром Жаботинским». И заодно предъявил копии писем деду от Жаботинского, Бен-Гуриона и барона Ротшильда. Поздней, правда, предъявил еще и копию свидетельства о рождении своего деда. И тут выяснилась одна деталь: на документе стояла дата – 22 мая 1897 года. Значит, в 1905-м, когда Владимир Евгеньевич занимался организацией отрядов самообороны в Одессе, предку Биньямина Филиппа было всего 8 лет, и мальчик никак не мог быть соратником 25-летнего Жаботинского. Еще одна досадная оплошность. Может, сказался языковой барьер?
Но, к счастью, барьер оказался поменьше, чем Большой Барьерный риф, потому что из документов и статей, привезенных из Австралии, постепенно стали вырисовываться черты Соломона Якоби, действительно активного участника Еврейской боевой дружины, действительно соратника и, похоже, даже близкого друга Владимира Жаботинского.
Фраза «все одесситы – родственники» постоянно находит фактические подтверждения. Вот и Биньямин, открыв книгу Иосифа Б. Шехтмана «Молодые годы Жаботинского. Бунтарь и государственный деятель», обнаружил имя С. Якоби. Оно упомянуто в 500-страничном труде лишь однажды. Шехтман приводит цитату из письма Владимира (Зеева) Жаботинского С. Якоби от 31 октября 1930 года: «Шлю Вам фотографию Ани, которую я очень люблю. (Я имею в виду эту фотографию. Но оригинал мне нравится еще больше.)».
Понятно, что фото любимой жены посылают не просто соратникам по сионистскому движению, а лишь близким людям. Это подтверждает и письмо (из архива мистера Филиппа) Эдне, супруге С. Якоби, из Лондона от 4 ноября 1934 года:
«Дорогая Эдна! Пожалуйста, скажите, когда моешь чайные чашки и прочую посуду, действительно необходимо мыть их не только внутри, но и снаружи? Жду совета доброжелательного эксперта.
прочем, не беспокойтесь. Я чувствую поддержку юности в нашем двойном хозяйствовании. Сема настоящее дитя и не может оценить ее полностью, но мне-то завтра исполнится 54. Каждая банка сардин, открытая без женской помощи, тем более – каждое блюдце, вытертое не под чутким руководством, имеет привкус высокого достижения и напоминает мне дни учебы в Италии. (Ничего другого не остается, как вспоминать здесь климат Италии, особенно теперь. Большая плита на кухне отказалась зажигаться этим утром – значит, никто не должен был принимать ванну, которая превращает человека в ледышку. Но Сема уже отыскал специально обученного ученого человека, чтобы он сегодня явился и починил адский инструмент. Молодость жестока.)
Эдна, Ваш дом – историческая сцена большинства моих бесед с огнедышащим драконом всех левых лейбористов Палестины, Бен-Гурионом. Наше взаимное дружеское расположение и сердечность – сюрприз для нас обоих. Когда его партия узнает, что он специально для меня варил яйца на Вашей газовой горелке – его линчуют. Он до сих пор делает слабые попытки сделать вид, будто верит, что Ставский и Розенблат “это сделали”. Сема и я высмеяли эти попытки, к его скрытому удовольствию – я уверен.
А вот к тому, приведут ли эти переговоры к каким-либо результатам и принесут ли реальную пользу, в конце концов – совсем другой вопрос. Но в любом случае, от имени обеих договаривающихся партий я шлю свою сердечную благодарность за ваше беспримерное госте-
приимство. Поцелуйте за меня девочек и рекомендуйте меня Вашим родителям, как человека, неизменно и искренне восхищенного их дочерью.
Всегда Ваш В. Ж.». Приведенный фрагмент – из доклада Елены Каракиной на V международной конференции «Одесса и еврейская цивилизация».
Далее Е. Каракина цитирует отрывки из статьи неизвестного автора, опубликованной неизвестно в какой англоязычной газете (на ксерокопии не сохранились эти данные):
«В годы Русской революции в Одессе существовала группа сионистской интеллигенции – блестящих ораторов, талантливых журналистов, блестящих организаторов. Студент Янкелевич (таково было бывшее имя Якоби) не был самым ярким среди них. Это было время митингов и ораторов, а Якоби никогда не был мастером публичного слова. В сионистских кругах он был известен как один из активных сотрудников “Гешавер”, студенческой сионистской организации».
Юный Янкелевич довольно скоро стал одной из самых популярных фигур среди еврейской молодежи Одессы. Он стал символом отваги.
Силы еврейской обороны постепенно выросли из еврейских студенческих кругов. Они назвали себя “Еврейской боевой дружиной”. В течение многих долгих месяцев бесконечных переворотов и опасностей Дружина была опорой и защитой еврейского населения Одессы. Молодой Янкелевич был среди тех, кто организовывал и возглавил Дружину.
...Якоби, чьим первым подвигом во имя народа была защита одесского еврейства, никогда не был среди тех, кто позабыл об отверженности диаспоры. Его деятельность была тесно связана с деятельностью ОРТа. Годами Якоби ездил с миссиями по различным еврейским общинам мира, чтобы раздобыть денег для помощи нуждающимся массам Восточной Европы. Когда в последние годы перед войной началась иммиграция в Палестину, Якоби был среди тех, кто ее организовал и возглавил, вложив в свою работу всю свою энергию, предавшись ей душой и телом. Именно Якоби и никому другому тысячи людей обязаны своим спасением. Благодаря ему, знают они это или нет, они бежали в Палестину из ада гитлеровской Европы.
...Человек, который знал Якоби с детства, старый сионист из Одессы, написал о нем: «Он был сильный еврей, из тех, которые редко встречались в предыдущих поколениях еврейской интеллигенции». Автор этих строк, оглядывая жизнь Якоби, не нашел других слов, кроме простого, но необычного термина “сильный еврей”. Просто, но справедливо, когда речь идет о Якоби.
Великая сила была заложена в этом человеке. В его твердости, в его воле к жизни, в его судьбе и жажде справедливости. Но это была еврейская сила, замешанная на мягкости и доброте. В этой силе не было грубости, брутальности, желания крушить все вокруг без сожаления. Эта была сила, выросшая на безграничной доброте и любви.
Сильный еврей ушел из жизни год назад. Сохраним его память для будущих поколений».
В преамбуле к статье, которую любезно предоставила Елена Каракина, пишется, что в понедельник, 2 декабря, будет первая годовщина смерти Соломона Якоби. Сверка с календарем показала, что 2 декабря 1940 г. выпало на понедельник.
Далее у Каракиной: «Беседы с Биньямином Филиппом получились достаточно сумбурны: между поисками его в городе, затем поисками жилья, неожиданным отъездом в Черновцы и т.д. Успела спросить только, как семья попала в Австралию. Сказал: «Из Англии. Некоторые прижились в Австралии, некоторые вернулись в Британию. У многих моих родственников старшего поколения на руках – номера концентрационных лагерей». Вот, пожалуй, и все. Вышло так, что ехал сюда пожинать информацию, вместо этого ее посеял. Оставив английские машинописные копии с писем Жаботинского, Бен-Гуриона, Ротшильда. Поминальную статью неизвестного из неизвестной газеты, выходившей тоже на английском языке. Еще – большую статью из газеты, выходившей в Иоганнесбурге, – и туда заносила судьба Соломона Якоби и Владимира (Зеева) Жаботинского. А также ксерокопию письма на русском языке об ужасном обращении с еврейскими иммигрантами в Констанце, подписанную инициалами «В. М.».
Придирчиво осматриваю остальные документы (вернее, их копии), оставленные внуком Соломона Якоби. Прежде всего – письмо на русском языке. Ищу в тексте букву, похожую по написанию на ту, которую Каракина приняла за «М», и нахожу – это очень характерное написание буквы «ж»! Итак, «В. Ж.» – перед нами рукописное письмо Жаботинского, датированное 14.III (?) 1939 г.
В статье «Еврейская самооборона во дни погромов» (газета «Еврейский мир Африки», 12.06.1931, Йоханнесбург) представлен подробный отчет о выступлении мистера С.Я. Якоби на заседании «Еврейской Гильдии». В этой статье изложена история Еврейской боевой дружины – от подробностей ее организации в августе 1917 года, составе, вооружении, до нескольких примечательных эпизодов, завоевавших дружине авторитет у местного населения и у феерически сменяющихся властей.
Здесь же изложены выводы о том, почему одесская дружина оказалась действенной и устояла при всех правительствах:
1) дружина была организована открыто – ее существование и силы были известны,
2) поддерживалась сильной еврейской общиной с развитым национальным сознанием и готовностью к самопожертвованию (на вооружение было собрано 8000 рублей, состав дружины с 22 человек возрос до 500 с большим резервом),
3) дружина была политически нейтральна.
Свое выступление Якоби закончил словами: «Я думаю, что сегодня, когда ненависть к евреям проникла в такую высококультурную нацию, как немецкая, когда университетские студенты – лидеры погромного движения, когда человечество, видимо, быстро достигает уровня средневековой морали, когда погромы происходят даже в Палестине, когда никому не приходит в голову поддержать евреев или хотя бы поднять свой голос в защиту их, сегодня, более, чем когда бы то ни было, мы – единственные свои друзья и защитники, и мы должны научиться защищать себя. В этой ситуации история одесской самообороны, единственной эффективной самообороны, стоит того, чтобы о ней знали». 31 сентября этого года в Музей истории евреев Одессы нанесла визит одна из дочерей Соломона Якоби – Кармел (Янкелевич-Якоби) Бенджамин. Она рассказала о своем отце и вскоре переслала в музей некролог, написанный В. Жаботинским по случаю кончины С. Якоби. Судя по всему, текст был написан на иврите, но присланный в музей вариант – на английском.
Я не знаю более яркого примера жизни, так всецело посвященной долгу; по крайней мере, мужской жизни, так как среди женщин это менее редкий феномен. Я познакомился с Соломоном Якоби, когда ему был 21 год, но, очевидно, еще задолго до этого, в ранней юности, он установил для себя тот высокий стандарт поведения и служения, которому следовал до конца жизни. Для описания этого стандарта приходится использовать такие старые основательные формулировки, как беззаветная преданность, рыцарство, безрассудная смелость – формулировки, которых мы обычно избегаем, потому что слишком редко они действительно заслуженны. В случае с Якоби это так.
Один из эпизодов его общественной деятельности имеет подлинное историческое значение, и ему было всего 20 лет, когда эти события произошли. Еврейская боевая дружина, защищавшая Одесское население на протяжении 1918–1919 годов, была делом рук Якоби: он был ее фактическим организатором и командиром, он сплотил добровольцев, он руководил, или, в некоторых случаях, по крайнее мере, направлял ход всех щекотливых и рискованных переговоров с тринадцатью различными правительствами, которые сменяли друг друга в этот период. Список этих правительств, приходящих и уходящих, звучит, как ночной кошмар: украинцы Петлюры, украинское правительство Гетьмана, белогвардейцы Деникина, большевики, французская оккупация, греческая оккупация и чего еще только не было.
На протяжении этих двух лет бедлама Украина «плавала» в еврейской крови, сто шестьдесят тысяч евреев было убито, в каждом городе, маленьком или большом, был свой список потерь.
Единственным исключением была Одесса со своими 140 тысячами еврейских душ: ни одного серьезного волнения на протяжении всей гражданской войны, все попытки спровоцировать погром пресекались в зародыше, ни еврейских, ни христианских жертв – все это благодаря Еврейской дружине. Все ее бойцы и командиры были евреями, они носили форму, размещались в бараках, и были вооружены винтовками и пулеметами. Все правительства – некоторые вынужденно – признавали это формирование и полагались на него для сохранения порядка в городе, все население (дюжина, если не больше, различных национальностей) доверяло им безоговорочно.
Г-н Брайкевич, который тогда был городским головой, а сейчас живет в Лондоне и, разумеется, является христианином, рассказывает, вспоминая те дни: «Это был наш, собственный, одесский полк», – и вспоминает мальчика, который возглавлял его и представлял перед муниципалитетом и пестрым сбродом этих эфемерных военных диктаторов.
С концом существования дружины этот мальчик оказался в двух шагах от большевистской расстрельной стены. Когда Красная армия окончательно водворилась в Одессе, Еврейский полк решил самораспуститься, и Якоби схоронил все оружие и амуницию в секретном месте. После этого, посчитав свой долг выполненным, он направился в Палестину, на том славном пароходе «Руслан», которому предстояло открыть третью Алию – алию послевоенных халуцим.
Но за четверть часа до отправления парохода от берегов Одессы нагрянули с обыском чекисты, Якоби был арестован и возвращен на берег. В ЧК ему предложили выбор: открыть тайник с оружием или расстрел. Во время драматической встречи с гражданским комитетом полка многие видные члены дружины настаивали на том, что Якоби должен открыть чекистам столь тщательно скрываемый тайник. Он отказался, и этот маленький арсенал, возможно, до сих пор ржавеет в том секретном месте.
Каким-то чудом, практически невероятным (один из лидеров ЧК оказался бывшим членом дружины, и не забыл все хорошее, сделанное Якоби), это дело было замято. И вот несколько месяцев спустя, в Иерусалиме, я встретил этого молодого человека, скромного, безобидного и малообщительного, – среди полдюжины чертежников, склонившихся над продолговатым столом, где шла разработка предварительного плана Рутенберга постройки иорданской электростанции.
Когда-нибудь, я надеюсь, полная история нашего военного ренессанса – возрождение Израиля, как одной из борющихся за выживание наций на этой земле – будет написана; и среди томов этой истории дружина Якоби будет удостоена почетного места. В некотором смысле, это был больше, чем «легион», т.е., чем часть какой-то другой национальной армии: это было исключительно еврейское формирование, не только под командованием евреев, но и подчиняющееся полностью еврейскому генеральному штабу.
Якоби еще раз побывал в России: приблизительно в 1921 или 22 году, чтобы вывезти с этой опасной закрытой территории своих родителей, брата и сестру, и ему это удалось. Я описываю это в нескольких строчках, но те, кто знали Россию в первые годы ленинизма, понимают какой опасной эпопеей, требующей изобретательности и храбрости, был этот поступок.
Затем он прожил несколько спокойных лет в Англии, заканчивая в Логбороу свое инженерное образование, начатое в Одессе. Окончил университет он в 1924 году. Думаю, его действительно интересовало инженерное дело: оно настолько полно соответствовало двум главным чертам его характера – потребности в логической ясности и потребности в конкретных осязаемых результатах.
В это время вновь проснулся интерес к индустриальному предпринимательству не только в Англии и по всей Европе, но – в миниатюре – и в Палестине: на каждом шагу открывались новые предприятия с многообещающими возможностями для одаренного и энергичного молодого ученого с английским дипломом.
Возможно, это было крайне неправильным с моей стороны, в такой момент, предложить ему пост генерального секретаря Ревизионистского исполнительного комитета в Париже – почетную, но небезопасную и низкооплачиваемую должность в передних рядах диссидентской партии, преследуемой и злобно порицаемой всем сионистским гетто. Но, что немаловажно для наброска о личности Якоби, – он согласился.
Это не биография и даже не история о ревизионистском и ново-сионистском движении: я только пытаюсь показать личность. В этой небольшой зарисовке я могу только коснуться, и то поверхностно, нескольких отдельных эпизодов, типичных для роли, которую Соломон Якоби сыграл в нашем движении.
Взять хотя бы эпизод с делом Ставского. Было совсем не просто организовать надлежащую защиту двух молодых людей, обвиненных в убийстве Арлозорова. В то время в Палестине было всего четыре известных еврея-юриста с каким-либо опытом защиты уголовных преступников; и еврейское агентство сразу же наняло всех четверых представлять сторону обвинения против Ставского и Розенблата. Специалиста адекватного калибра пришлось искать в Лондоне (г-н Хорэс Самуэль).
Этот факт – только одна из тысячи и одной трудностей, сопутствовавших этому предприятию, которое должно было быть представлено перед лицом двух враждебных бюрократий, Британской и еврейской, разгулявшейся в клевете прессы, полицейской системы и судебной власти, разительно отличающихся от западных стандартов.
Борьба длилась больше года и завершилась оправданием Розенблата в суде первой инстанции и оправданием Ставского в Апелляционном суде, после того, как первый суд приговорил его к смерти. Это все потребовало огромной суммы денег и больших организационных способностей.
Практически все деньги дал г-н Хаскель, организатором же от начала и до конца был Якоби. В выборе адвокатов, практически в каждом интервью или сообщении, которые появлялись в лондонской прессе в период между обнародованием смертного приговора Ставского и его оправданием в апелляционном суде, в каждой встрече с доброжелательными британскими друзьями, помогавшими продвинуть это шокирующее дело от азиатской беспросветности к свету английского общественного мнения – в каждом действии и демарше чувствовалась организаторская рука Якоби. Когда он говорил или писал, это был его собственный стиль, стиль Якоби: немногословность и здравый смысл, никаких лишних заявлений, никакого налета риторики, каждое предложение метко и весомо бьет в цель.
Это произошло в 1934-м; второй же эпизод приходится на 1938 год, когда первый конвент НСО (Новой сионистской организации) собрался в Праге. Все, кто там присутствовал, подтвердят мои слова: на собрании, представлявшем чрезвычайно многослойное движение с участниками от религиозных ортодоксов до гедонистов и столкнувшемся, как обычно, с борьбой трех внешних фронтов, – объединяющей фигурой был Якоби. Он опоздал и прилетел только на третье утро слушаний.
И немедленно атмосфера уверенности и доверия наполнила все здание, зал для ассамблей и комнаты, занимаемые комитетом, – это то особенное незабываемое ощущение, которое появляется только в присутствии нужного человека в нужном месте. Когда я обратил его внимание на это, он удивился и спросил: «Как это может быть? Откуда они могли меня знать? Я практически не говорю на наших съездах».
На самом деле: он вряд ли когда-либо выступал с трибуны и, конечно же, никогда не участвовал в тех лекторских турах по Восточной Европе, которые для большинства из нас были элементарным способом завязать отношения с массами. А еще все знали, что вот человек, на которого можно положиться, честный, сильный, действенный, порядочный и самоотверженный: это знание передавалось по какому-то беспроволочному телеграфу личности.
То, что он умер на посту, наверное, также известно на сегодняшний день всем. Я вынужден умолчать о миссии, которая бросила его практически с больничной постели в Лондоне на балканский берег, где и свершилась его кончина.
Странное, необъяснимое слово «личность», настолько мистическое, что, пожалуй, наиболее подходящим переводом на иврит будет слово «Шхина»1. Это была большая и благородная Шхина, которая была взята на небеса так несвоевременно и жестоко: Шхина, сотканная из мужества, как физического, так и гражданского, из преданности, скромности, из такой проницательности, которая намного выше самой возможной; из холодной рассудительности и сдержанности в речи, которые скрывали редкостный талант умения дружить и любить; и из того невыразимого аристократизма в действиях, мыслях и жестах, который является вершиной Бейтаровского представления о Еврее, принце среди наций. Нечто великое и редкостное по ценности было отобрано у нас всех: из его дома, где благородная женщина оплакивает его, та, кто следовала за ним в эту еврейскую дикую местность из счастливой Австралии, в образе которой соединены одновременно сталь и бархат, что так свойственно еврейской женственности; и от нас – движения, еще такого молодого, но уже с таким переполненным кладбищем.
Горьки мои мысли. Цепочка имен тянется через мою память, имен товарищей по оружию или учеников – Трумпельдор, Владимир Темкин, Джейкус Сегал, Шломо бэн Йосэф, и кто знает, сколько их еще по всей Польше; а сегодня еще и это имя – товарища и ученика одновременно. Так много – так безвременно, и так бессмысленно много... Горьки мои мысли; но так я всегда поступал и вам советую. Единственно правильное и достойное, стоя перед могилой, – это следовать уроку, который преподает нам Кадиш. Ни слова о скорби: только о гордости, нашей гордости и нашей решимости, непреклонном непобедимом «Итгадаль». В. Жаботинский (Перевод А. Верховской.)
Елена Каракина в конце своего повествования пишет: «Биньямин Филипп приехал в наш город с вопросами, на которые не нашел ответа. И появилась масса вопросов к нему – на них тоже нет ответа. Во всяком случае – пока».
Инна Найдис
Анализируя имеющиеся в наших руках документы, можно почти с уверенностью сказать, что миссия, с которой Соломон Якоби отправился на Балканы, была связана с переправкой евреев из гитлеровской Европы в Палестину, и что умер он там же, на Балканах, 2 декабря 1939 года.
«Высветилась личность замечательного человека, которому многие нынешние одесситы обязаны жизнью», – заключает Е. Каракина. И не только одесситы...

dal.ru