Читальный зал

Памятник «Анатолию Кузнецову» – «Жертвам Бабьего Яра» (2009). Фото alladolls.ru

«Бабий яр» – новый перевод книги Анатолия Кузнецова на французский

70-лет трагедии Бабьего Яра, и в Киеве проходит целый ряд мероприятий. В их число вошли сразу две презентации книг Анатолия Кузнецова – автора знаменитого романа «Бабий Яр», писателя, эмигрировавшего в Англию в 1969 году, проработавшего в лондонской студии Радио Свобода неполных 10 лет – с 1970 по 1979 годы. Одна из книг, вышедшая в московском издательстве « Астрель» , имеет для Радио Cвобода особое значение – это его избранные выступления на « Свободе» , впервые изданные отдельной книгой. Эту книгу в Киеве представляет Алексей Кузнецов, сын Анатолия Кузнецова. В Москве это издание появится в начале ноября на ярмарке «Нон-Фикшн».
Вторая книга – только что вышла в парижском издательстве «Жильяр», это переиздание французского перевода романа «Бабий Яр». Алексей Кузнецов побеседовал с инициатором этого издания Анни Эпельбойн, преподавателем русского языка и литературы в университете «Париж-8».
С инициатором французского перевода романа Анатолия Кузнецова «Бабий Яр» Анни Эпельбойн, побеседовал Алексей Кузнецов
Анни Эпельбойн: Мы во Франции считаем, что очень важно отметить большую перемну в истории литературы после Второй мировой войны. Когда интеллигенция узнала о том, что произошло в нацистских концлагерях, это было, конечно, потрясение, травма, но как-то травма прошла под сознанием у большинства. Это было слишком тяжело воспринимать. Через 20 лет те тексты, которые были написаны сразу после войны, уже читались более свободно, и появилась такая волна литературы, которую мы по-французски называем «literature de, témoignage» – «литература свидетельства», по-русски это не звучит. Эта литература появилась именно на основе потребности выразить то, что было сделано с человечеством, а не только с одним народом. То есть то, что было сделано фашистами тогда в этих лагерях, это означает перемену всего подхода к человечеству. Есть целый рад писателей, которые хотели об этом писать, среди них, например, Примо Леви, мы это читаем в школах, в университетах. И тогда, как специалисту по русской литературе, мне захотелось, чтобы студенты имели и русские тексты. И я им предложила работу над « Бабьим Яром». Можно было найти вариант романа легко во всех библиотеках, но я нашла по интернету, что вышло через три года после этого первого издания новое издание в Париже, в издательстве « Жильяр» в 1970 году. Я с большим трудом наша этот второй том. Это были совсем разные тексты, и я сразу поняла, в чем дело. Первый был сделан по рукописи «Юности», это был советский вариант, который через цензуру прошел, а второй – полный текст, как таковой. И там курсивом выделены те места, которые были сняты цензурой. Если читать сейчас современными глазами эти места курсивом, то сразу понято, какова была официальная версия исторических фактов в те времена. И поэтому я решила, что очень интересно сейчас иметь эту книгу перед глазами. Я пришла к выводу, что нужно этот второй вариант переиздать, чтобы дать читателям сейчас понять, какая была официальная версия действительности Второй мировой войны и тех событий, которые описаны в «Бабьем Яре», то есть массовых расстрелов евреев, а также цыган, психиатрических больных и военнопленных.
Алексей Кузнецов: На ваш взгляд, в чем разница между этими двумя книгами, если говорить в самом широком смысле слова? Что сделала цензура?
Анни Эпельбойн: Цензура, по-моему, старалась переделать книгу, чтобы она была доказательством того, что официальная версия правильно отражает действительность. Там снималось все, что показывало, что люди по-разному относятся к советскому режиму, в особенности украинцы, которые помнили тогда и запоминали (это указано в романе, конечно, в курсиве) как было во время раскулачивания и коллективизации, про голод и, вообще, про страдания крестьянства. Все эти места вообще не должны были упоминаться. Я даже удивляюсь, как Анатолий Кузнецов мог предложить издать такой рискованный текст. Может быть, он даже сам не представлял себе в тот момент, какой это риск. Конечно, все эти места снимались. То есть представление об истории в пользу мифа, что Советский Союз всегда доброжелательно относится к населению и ведет людей к счастью и к полноте жизни. Там также снимались места, где говорится о том, что немцев принимают некоторые (не все, конечно), охотно, потому что это порядочные люди, они нас освободят от Советов, от коммунистов... И тут очень четко показано как немцы, фашисты, пользовались пропагандой. То есть все те места, где указано, что не все одобряли советскую власть, конечно, снимались.
Алексей Кузнецов: В самом широком смысле слова цензурный вариант романа представлял собой книгу антифашистскую. Бесцензурный вариант романа стал книгой антитоталитаристской, если можно так выразиться. Главный герой в широком смысле – народ – оказался между двумя жерновами, как зерно в мельнице, и каждый хочет его перемолоть, и куда ему деваться совершенно – не понятно. Это очень трагичная книга.
Анни Эпельбойн: Она в этом отношении подходит к книге Гроссмана «Жизнь и судьба» – идет эта линия сравнения Сталина и Гитлера. Например, говорится в одном месте, я не помню точно, какие слова там, но « потише, не говори так, иначе тебя вышлют либо в концлагерь, либо на Колыму». То есть, в одной фразе. Как он мог в 1967 году это написать? Это удивительно. Но так оно и есть в полном варианте.
Алексей Кузнецов: Как вы полагаете, в сегодняшней Франции насколько может быть сильным интерес к такого рода литературе и, даже, конкретно к этой книге? Не может ли так случиться, что это пройдет мимо общественного сознания, могут сказать, что это все в прошлом, позади, мы это все знаем. Что новому французскому читателю сегодня может это дать?
Анни Эпельбойн: Я бы сказала, наоборот, я боюсь, что здесь так проходит сейчас. Когда сейчас появляются очень интересные, на мой взгляд, очерки историков о Сталине, некоторые говорят: «Зачем все это? Это все прошлое». Все, что вы говорите, касается, скорее, русской публики. Я бы хотела ошибиться. Что касается французской публики, рано говорить, но я уверена, что не пройдет мимо сознания. Наоборот, люди остро ощущают, что мир во время Второй мировой войны, хотя что-то началось уже во время Первой мировой, но что уже идет такое ужасающее, что мы не исчерпали весь запас смысловых значений, которые были заложены именно в этот период. Я уверена, что не пройдет мимо. Такая книга как «Жизнь и судьба» очень широко читается во Франции, так же как и « Колымские рассказы». В России, мне кажется, еще беда в том, что это у вас не конфликт, но все-таки у вас две травмы – травма нацистского опыта и травма ГУЛАГа. И некоторые считают, что раз у нас есть, о чем говорить с ГУЛАГом, то все остальное уже второстепенно. А я считаю, что это все очень остро откликается и на нашу современную жизнь
Марина Тимашева: Остается надеяться, что и годовщина трагедии Бабьего Яра, и новые издания книг Анатолия Кузнецова станут заметным событием не только на Украине, но и в России.
Марина Тимашева

svobodanews.ru