Читальный зал

«Замдиректора» Фалик

Бывало, когда разговор заходил о делах филармонических и называлось имя Пинхаса Абрамовича Фалика, кто-нибудь спрашивал:
— А кто такой Фалик?
Тут же следовало разъяснение:
— Вы не знаете кто такой Пинхас Абрамович? Это же муж Сиди Таль!
— А-а-а! - С уважением произносил спрашивающий.
Пинхас Фалик (1909-1985)
Между тем, Пинхас Абрамович Фалик-Рейфер был сам по себе личностью. Неутомимый и талантливый деятель на поприще еврейского театра. Ни на йоту не умаляя талант великой актрисы Сиди Таль, скажу, что она в значительной мере стала звездой еврейской сцены благодаря тому, что еще в начале своего творческого пути встретила его, молодого и умного человека.
Он не был актером, не был режиссером, не был театральным критиком, но зато был талантливым организатором, одним из тех, без кого театр вообще не может существовать.
Тогда, в начале 30-х годов Фалик заведовал Черновицким еврейским театром, а Сиди Таль прибыла в Черновцы со своей труппой на гастроли. Однажды Фалик, которому она очень понравилась, и не только как актриса, предложил ей остаться в руководимом им театре, ведь Черновцы – это же ее родной город. На что Сидика, так ее все звали (которая, как оказалось, тоже не осталась равнодушной к нему), ответила, что лучше бы ему перебраться в Бухарест.
И хотя Фалику трудно было расстаться с Черновцами, не столько из-за театра, как из-за футбольной команды «Спартак» (в которой он был больше чем обыкновенный игрок), он все же через какое-то время переехал в Бухарест и стал организатором всех ее постановок.
Он подбирал репертуар, приглашал актеров на очередной сезон, заботился о декорациях и реквизите, подготавливал афиши, решал сложные финансовые проблемы. Все это мог выполнять лишь тот, кто душой и телом был предан театральному искусству и, еще добавлю я, и души не чаял в своей избраннице.
Он, можно сказать с полным правом, был для Сиди Таль добрым гением. Без него Бог знает как бы обернулся ее дальнейший творческий путь.
Это он, уже будучи импресарио Бухарестского еврейского театра, был инициатором встречи Сиди Таль с известным культурным деятелем, поэтом и утонченным режиссером Яковом Штернбергом. При его самом активном содействии состоялся счастливый синтез новаторского, оригинального театрального видения Штернберга и сценической одаренности Сиди Таль.
Для обоих это была счастливая встреча. Штернберг открыл для себя талантливую актрису с безграничными возможностями, а Сиди Таль нашла учителя высокой культуры. По воспоминаниям самого Якова Штернберга, он на первой же репетиции почувствовал художественную одаренность мо­лодой актрисы, ее стремление подняться на более высокую ступень творчества, ее готовность учиться и искать новые пути. Так родился потрясающий спектакль «Желтая тень» по пьесе Лейба Малаха с Сиди Таль в главной роли. Ее героиня - отверженная уличная девушка начала осмысливать свое порабоще­ние, чувствовать, как каждые день ее топчут ногами, унижают ее человеческое достоинство. Она созревает до глубокого осмысления материальной и экономической безысходности, она вышвырнута из человеческого общества, и это приводит ее к самоубийству.
Это было уже нечто новое в еврейском театре Румынии. Спектакль поразил, взволновал всех, имел колоссальный успех. В нем уже была новая Сиди Таль, убедительно показавшая, что ей удалось перейти от оперетточного жанра к серьезному искусству.
«Желтая тень», – писал черновицкий литератор Берл Ройзен, – стала счастливым началом целой серии спектаклей, которые были реализованы на самом высоком художественном уровне: «Сокровище» по пьесе Шолом-Алейхема «Кладоискатели», «Йоша Калб» по роману Ицхака Башевиса-Зингера, модернизированная постановка пьесы классика еврейской драматургии Якова Гордина «Сиротка Хася».
Здесь снова хочу отметить большой вклад, который внес в успех театра Пинхас Фалик - в том смысле, что труппа благодаря ему могла существовать и нормально работать. Он тогда был администратором, и на нем держался весь театр. Никакой субсидии со стороны государства театр, конечно, не получал. Так что Фалик вынужден был создавать материальную базу самостоятельно и делал это со своей неизменной одержимостью: кроме запланированных спектаклей, он организовывал вечерние концерты, воскресные утренники и короткие выездные спектакли.
«С особой нежностью, - вспоминает композитор театра Штернберга Мотл Полянский, - он заботился о Сиди Таль, о ее бытовых условиях, следил даже за тем, чтобы она питалась и отдыхала вовремя. Это было очень трогательно. Позднее их жизненные пути сошлись и они больше не расставались.
Летом 1940 года (точнее, 28 июня) Бессарабия стала советской. В Кишиневе был создан государственный еврейский театр, художественным руководителем которого назначили Якова Штернберга, а директором - конечно же, советского человека, члена партии, актера Одесского еврейского театра Лазаря Абелева. Что касается Фалика, то он стал «замдиректора». Забегая вперед, скажу, что с этого момента до последних дней его жизни в стране Советов он, беспартийный, был всегда лишь заместителем. Замдиректора Кишиневского еврейского театра, замдиректора Ташкентской филармонии, замдиректора Черновицкой филармонии. Хотя, как вы понимаете, всюду настоящим деловым руководителем был именно он - опытный, серьезный и требовательный импресарио.
Хорошо, если назначенный директор был хоть в какой-то мере умным человеком. Тогда он понимал, что для того, чтобы в вверенном ему учреждении был порядок и успех, не надо Фалику мешать работать. Абелев был умным человеком, к тому же прекрасным актером и режиссером, и дал Фалику работать, а сам вместе со Штернбергом занялся творческой деятельностью.
Сразу оценивший артистические возможности Сиди Таль Абелев поставил (в содружестве с режиссером Я. Перовым) пьесу М. Даниэля «Зямка Копач», где Сиди играла главную роль. И не ошибся: Сиди Таль блеснула своим обаянием и актерским талантом. Одновременно Яков Штернберг готовил ревю «Красные апельсины» на своем драматическом материале.
На одной из последних репетиций присутствовала прима Одесского еврейского театра Лия Бугова. К тому времени она выступала уже на сцене Одесского русского драмтеатра. Актеры театра узнали тогда, что Лия Исааковна - жена их директора Лазаря Абелева и что Абелева тоже часто называли «мужем Буговой». Выдающаяся актриса хвалила спектакль, режиссера, актеров, особенно Сиди Таль, сказав, что она увидела в ней оригинальную актрису, высокого профессионала, мастера, который может украсить любой театр.
«Красные апельсины» шли с большим успехом. Но война прервала работу. Театр эвакуировался, причем, в полном составе. И в этом была значительная заслуга умного и пробивного Пинхаса Абрамовича. Ехали все вместе и лишь в конце пути разбрелись. Кто оказался в Самарканде, кто осел в колхозных аулах, а Фалик, Сиди и еще несколько актеров поехали в Ташкент.
Первое время, было трудно, даже очень трудно, но Фалик не был бы Фаликом, если бы не только не преодолел все трудности, но и не помог преодолеть их другим друзьям-землякам, прямо скажем, помог им выжить. Одно время он работал у Михоэлса.
Московский ГОСЕТ в самые страшные дни для столицы (16–17 октября 1941 года) был срочно эвакуирован в Ташкент. Театру нужен был оборотистый администратор, и Фалик стал им. Но ведь и Сиди, его Сиди, должна была определиться, не выступать же ей все время с концертами в госпиталях и в воинских частях. Хотя это безусловно было почетно и патриотично.
Вскоре Фалик стал заместителем директора Ташкентской филармонии. Как вы понимаете, быть назначенным на такую высокую, ответственную должность, к тому же человеку пришлому, надо было суметь. Фалик сумел. Своим трудом, опытом и даже импозантностью.
И, конечно же, вскоре при филармонии была организована под руководством Сиди Таль еврейская концертная бригада, которая впоследствии превратилась в эстрадный ансамбль «Ревю», быстро завоевавший широкую популярность. Вместе с Сиди в ансамбле играли актеры из Кишиневского ев­рейского театра, которых собрал Фалик, дав им все возможное, что могло хоть в какой-то мере облегчить им жизнь.
И Сиди, и Фалик многое сделали в те трудные годы для своих земляков (не только актеров), оказавших­ся в далеком крае без угла, куска хлеба, у которых не было в чем даже выйти на улицу.
А потом – дорога домой, в Черновцы. Помимо своих актеров, Фалик прихватил еще кое-кого из земляков с трудной судьбой, сделав одного машинистом сцены, другого - гримером, третьего – бутафором. Потому что из Черновиц легче было переметнуться в Румынию, Польшу.
Уже здесь, в Нью-Йорке, я разговорился со старым актером еврейского театра «Фолксбине» Феликсом Фибихом. Оказалось – мы старые знакомые. Он и его друг, тоже из Польши, были приняты Фаликом в ансамбль Сиди Таль в качестве участников танцевального дуэта. В марте 1946 года они вместе с ансамблем оказались в Черновцах. Бывали в нашем Киевском еврейском театре, который находился тогда в Черновцах.
Ходили в гости к нашим актерам (где мы встретились), а через какое-то время, когда группа актеров и музыкантов получила разрешение вернуться в Румынию, они тихонько перебрались в Польшу, оттуда в Германию, где оказались в лагерях для перемещенных лиц (Ди-Пи), а уже потом, в начале 50-х годов, переехали в США.
В Черновцы ансамбль добирался через Кишинев, там сделали остановку и с большим успехом играли целую неделю (это была идея Фалика). Играли без Сиди Таль, она спешила домой, была беременна. Позже случилась беда: она упала и потеряла ребенка. Выходили ее Фалик и ее сестра Хана, которая незадолго до этого вернулась из лагеря печально-известной Транснистрии, где навечно осталась вторая сестра Сиди.
Именно весной 1946 года я имел счастье познакомиться с Фаликом и Сиди, когда они посетили наш театр. Знакомство это затем переросло в дружбу, творческую, деловую, личную, и длилась она до самой кончины Сиди Таль, а затем и Фалика.
Я видел как Фалик, благодаря своим блестящим организаторским способностям превращается из администратора в крупного театрального деятеля высокой культуры, с большим вкусом. Как он, уже работая в филармонии, всеми силами и возможностями содействовал воссозданному театрализованно­му ансамблю Сиди Таль, его творческим успехам на сценах крупнейших городов страны.
Тут же замечу, что помогал Фалик не только ансамблю Сиди Таль. Это он чутьем опытного импресарио учуял талант будущей звезды советской эстрады Софии Ротару и создал ансамбль «Червона рута», ставший знаменитым во всей стране и даже за ее пределами.
Кстати, когда директор областного Дома народного творчества Борис Кулиниченко и я, старший инспектор по делам искусств облуправления культуры, искали по заданию руководства «таланты» для правительственного концерта и нашли ее, ученицу 9-го класа Маршинецкой сельской школы, то ее имя и фамилия звучали как Соня Ротарь. Это уже потом, когда в начале семидесятых она в Болгарии завоевала «Золотого Орфея», в корреспонденции «Известий» ее назвали Софией Ротару. Очевидно, с ее же подачи.
Полгода трясли отца: как это он из украинца превратился в молдаванина. И сколько тот ни доказывал, что это его, румына, с.приходом Советской власти на Буковину превратили в украинца, ничего не помогло. Не верили никаким документам, даже метрикам.
Вмешался Фалик, которому, как я уже заметил, интуиция подлинного антрепренера велела ковать из Сони Звезду.
— Да бросьте ее мучить, – сказал он обкомовцам, – неужели вы не понимаете, почему она поменяла имя? Куда бы ансамбль ни приезжал, еврейки, ее поклонницы, всюду кричат: «Ой, Сонечка, ты наша гордость, ты наша радость». Они же уверены, что она еврейка, и многие зрители, неевреи, думают так же. Она просто решила сменить свое «еврейское» имя на молдавское.
Такую байку рассказывал всем Пинхас Абрамович (а ему не верить нельзя). Закончилось «дело» тем, что руководство, посмеявшись, решило, что да, действительно, пусть певица лучше уж будет молдаванкой.
Продолжаю разговор о помощи Фалика творческим коллективам. Это он же на базе самодеятельного эстрадного ансамбля «Смеричка» Вижницкого районного Дома культуры создал при филармонии еще один первоклассный вокально-инструментальный эстрадный ансамбль, вскоре ставший известным по всей стране, а его солистам Назарию Яремчуку и Василию Зинкевичу были присвоены высокие звания народных артистов.
А разве только их Фалик приобщил к эстрадному созвездию? А как тепло принимал он гастролеров, какие прекрасные условия создавал, как понимал душу артиста, знал его нужды. Вот и выступали в Черновцах, благодаря ему, самые выдающиеся гастролеры, советские и зарубежные, и не единожды, а именно сколько Фалик их просил выступить. Никто не мог ему отказать, его авторитет был велик, все знали, что все обещанное им будет неукоснительно выполнено.
Однажды летом он пригласил в Черновцы Аркадия Райкина, и не одного его, а всей семьей: с женой, дочкой, внучкой, затем приехал и тогдашний муж дочери, актер вахтанговского театра Юрий Яковлев.
Недалеко от Черновцов, на берегу валекузьминского лесного озера стали возводить пансионат для черновчан и многочисленных туристов. Пока же туристы жили в палатках. Фалик возвел для семьи Райкина настоящий дачный домик, настелил пол, провел электричество, установил холодильник, газовую плиту, завез необходимую мебель, постели. Получился райский уголок в экзотическом для гостей месте. Ну, а по вечерам Райкин выступал на летней сцене Черновицкого парка имени Калинина. Успех, как вы понимаете, был огромным.
Кончилась эта затея трагикомически. Райкин должен был на прощание выступить на стадионе, во время праздника «коммунистического труда». Только он стал выступать, хлынул дождь, да такой сильный, что все зрители разбежались, остались лишь руководители города, области и их приближенные, сидевшие под навесом. Райкин и Фалик укрылись в автобусе, где находилась радиоаппаратура.
Скоро дождь прекратился, но зритель уже не вернулся. Что делать? Отменить выступление Райкина? Но тогда могут возникнуть сомнения при оплате за концерт. Опытный и всегда осторожный в финансовых делах Фалик молча дал знать Райкину: «Надо! Надо выступать!».
И великий актер выступал «для них», сидящих под навесом. А так как в его монологах было много критического по отношению к нерадивым руководителям, то все это он говорил как бы прямо власти в лицо. Высек как положено. Мы, организаторы концерта, в том числе и Фалик, получили большое удовольствие, но, как вы понимаете, скрытное.
В 1957 году в Москве состоялся шестой Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Грандиозное событие по тогдашним советским меркам. Начальник областного управления культуры Сергей Иванович Дидык, я – автор сценария и режиссер областного фестиваля, Пинхас Абрамович и руководитель буковинского ансамбля песни и танца Петро Окрушко были удостоены чести стать гостями фестиваля. Москва заполнилась приглашенными и не приглашенными гостями, попасть на приличный концерт или другое интересное мероприятие было очень трудно.
А надо сказать, что происходило это, наверное, в самый лучший из всех периодов советской власти. Оттепель - в разгаре, и мы уже не боимся шутить, иногда и рискованно. Мы придумали выдавать респектабельного Пинхаса Абрамовича за иностранца, при котором мы состоим сопровождающими. Для Фалика представиться иностранцем было совсем нетрудно. Родившийся в Польше, проведший молодые годы в Румынии и живший с сорокового года в Союзе, он не очень-то знал эти языки – польский, румыский и русский.
На этим часто шутили. Когда однажды такой же, как и он, «иностранец» спросил его:
— Пинхас Абрамович, как надо сказать: фликончик одеколона или флюкончик?
Пинхас Абрамович ответил:
- Не фликончик, и не флюкончик, а пизырек.
Несколько раз на фестивале в Москве Пинхасу Абрамовичу номер удавался, но однажды он «засыпался». Билетер, перед которым он изображал румынского дипломата, сказал ему:
— Пинхас Абрамович, зачем вы мучаетесь? Со мной вы можете говорить на идиш. Мы же с вами работали в Бухаресте, в еврейском театре. Не узнали?
Я уже много хорошего рассказал о Фалике. Он все это заслужил, был, конечно же, самой яркой личностью в культурной жизни города на протяжении нескольких десятилетий. Являлся даже в какой-то мере главой черновицкой еврейской общины. К нему часто обращались за помощью знакомые люди и незнакомые, и он никогда никому не отказывал, не считался со временем и трудом. Без преувеличения можно сказать, что его знали далеко за пределами нашего края, знали и ценили многие знаменитости.
Повторюсь. Не зря ценили: жизнь артиста с вечными гастрольными хлопотами, - отнюдь не сахар, Фалик же был в своем деле самым высоким профессионалом, не только умел все устроить по высшему разряду - и выступления, и быт артиста, - само общение с ним было важным и приятным дополнением к концертному успеху. Правда, ему многое благоприятствовало: в городе были замечательные сценические площадки - удобные, очень красивые, вместительные. Главное, в Черновцах был зритель высочайшей пробы, а наличие благодарной, теплой, все понимающей публики трудно переоценить для артиста.
И получилось так, что все звезды, включая зарубежных гастролеров, обязательно приезжали в Черновцы, некоторые - довольно часто. Черновицкая публика просто купалась в исполнительском море, и очень большая заслуга в этом принадлежала Фалику. По манерам, облику, даже акценту он, как я уже заметил, был подлинным европейцем, при этом - остроумным и умелым рассказчиком. Он обладал врожденным тактом, чувством собственного достоинства и тем, что когда-то называлось шармом.
Я уже как-то упомянул, что Фалик был мастером рассказывать побасенки, иногда правдивые, чаще придуманные. Не могу отказать себе в удовольствии пересказать историю, якобы рассказанную ему Михаилом Годенко, художественным руководителем Красноярского Сибирского ансамбля танца, одного из лучших танцевальных ансамблей СССР.
Однажды, когда красноярцы выступали в столице Уругвая Монтевидео, Годенко зашел в ювелирный магазин купить жене нитку жемчуга. Хозяин магазина был еврей. Узнав, кто к нему пришел, тот стал выговаривать его за то, что в Советском Союзе преследуют евреев, не допускают к высоким постам. Годенко улыбался.
Что вы улыбаетесь? – Спросил его ювелир. – Разве я не прав? Ну, вот, например, ваш ансамбль. Могло статься, чтобы им руководил еврей? – Да, – ответил Годенко. – Им действительно руководит еврей.
Теперь уже рассмеялся ювелир:
— Вы хотите сказать, что вы – еврей?
— Да, я еврей, – ответил ему Годенко. – Самый настоящий.
— Вы шутите?!
— Вот мой паспорт.
— Большое дело у вас – достать фальшивый паспорт.
— Как еще я могу вам доказать, что я еврей?
— Знаете что, зайдемте на минуточку в туалет, и если скажется, что вы действительно еврей, нить жемчуга вы получите в виде презента.
Так Годенко получил драгоценность, не уплатив ни копейки.
Вечером ювелир и его супруга сидели в первом ряду и наслаждались русскими танцами, которые блестяще поставил настоящий еврей – знаменитый балетмейстер Михаил Годенко.
Фалик мог многое. Он единственный, который сумел бы во время короткой оттепели после смерти Сталина добиться возрождения еврейского театра в Москве или Киеве, Кишиневе или Черновцах - все равно. Мог, но не сделал этого. Сиди Таль с ее театрализованным эстрадным ансамблем продолжала блистать почти в единственном числе на опустевшей еврейской сцене. А когда Фалик спохватился, захотел, было уже поздно. «Оттепель» кончилась. Не будем его строго судить.
Перед отъездом на гастроли. В центре – Сиди Таль, слева от нее – ее муж,
замдиректора Черновицкой филармонии Пинхас Фалик
Сиди Таль со своим театрализованным эстрадным ансамблем работала при Черновицкой филармонии, в которой Фалик, как мы знаем, был замдиректора. Ансамбль гастролировал по всей стране, имел успех, особенно блистала она - Сиди Таль.
В первой декаде июня 1982 года в честь столетия русской эстрады и 60-летия СССР в Зеркальном театре московского сада «Эрмитаж» проходили юбилейные концерты «Улыбки «Эрмитажа», в которых принимали участие лучшие актеры многих советских республик.
Была в Москве и Сиди Таль. Правда, многие зрители никак не могли понять, почему «гостья с Украины» выступает на идиш? Но, ничего, успех она имела. Хуже было то, что на летней сцене Сиди Львовна простудилась, приехала домой больной и тогда у нее случился парез с параличом одной стороны лица. Выходить на улицу в таком состоянии она не могла, и Пинхас Абрамович лишь ночью выходил с ней на прогулку. Состояние здоровья все больше ухудшалось, и 17-го августа 1983 года она скончалась.
Шесть тысяч черновчан и приезжих поклонников таланта актрисы проводили ее, свою любимицу, в последний путь. Пинхас Абрамович, высокий, статный мужчина, сразу как-то постарел, опустился, на работе начались неполадки, в запальчивости он подал заявление об увольнении, неожиданно оно было принято, подписано.
Почему так случилось? Настали другие времена. Евреи покидали город в возраставшем количестве. Черновцы перестали нуждаться в суперзвездных гастролерах, и администрация филармонии не очень-то хотела перегружать себя работой. А рядом с Фаликом надо было вкалывать на равных.
Пинхас Абрамович, этот деятельный, непоседливый человек, этот, как его прозвали, «черновицкий Сол Юрок», оказался не у дел. Теперь единственная его забота заключалась в том, чтобы успеть поставить Сиди Львовне подобающий памятник, увековечить дорогую Сидику. Его усилиями она была похоронена на центральной аллее нового интернационального кладбища. Причем, Фалик добился, чтобы рядом с ней оставили место и для него (что было не так-то просто: аллея-то предназначалась для самых-самых). Затем был заказан памятник: Сиди Таль с букетом цветов - как бы после концерта - выходит на поклон. Глыбы белого и черного мрамора привезли из житомирских мраморных карьеров. Сколько это стоило труда и денег!
Но когда памятник должны были установить, оказалось, что он выше дозволенного на 60 сантиметров. Оказывается, простым смертным разрешено ставить памятники не свыше двух метров, а памятник Сиди Львовны вместе с постаментом тянул на 2 метра 60 сантиметров. Началась баталия. Никто не хотел дать разрешение. Дошел до Москвы, подключил Аркадия Райкина, Игоря Ильинского, других знаменитостей, они подписывали просьбы, обращались, просили, доказывали. Наконец, разрешили на высшем уровне как исключение.
Памятник забрал у Пинхаса Абрамовича последние силы. Однажды, идя по улице, он упал, подоспела «скорая», хотели взять в больницу, но он упросил отвезти домой. Как раз приехала актриса из Бухарестского еврейского театра, и он должен был передать с ней фотографии, афиши, кассеты. Там, в Бухаресте, готовился поминальный вечер в память Сиди Таль, выступавшей в свое время в этом театре.
Назавтра Пинхасу Абрамовичу стало совсем плохо. Его отвезли в больницу, но было поздно. Обширный инфаркт.
На похоронах было не меньше людей, чем на похоронах Сиди Львовны. Вот так ушли из жизни два дорогих моему сердцу друга, которых я уважал и любил, - великая актриса еврейского театра Сиди Таль и изумительный театральный деятель, добрый человек Пинхас Абрамович Фалик. Пусть земля им будет пухом. Пусть память о них сохранится навечно.
Моисей Лоев, Нью-Йорк

newswe.com